Теперь по музеям ходят - так... ((((

12 ноя 2018

Суворов: победы и поражения на семейном фронте До поры до времени в жизни Суворова женщинам не отводилось никакого места. «Я солдат, не знаю ни племени, ни роду!» — отвечал он на неизбежные вопросы о причинах своего затянувшегося одиночества. По собственному признанию Александра Васильевича, он сознательно избегал женщин, или в лучшем случае был с ними только «почтителен». Нет никакого намека на какую-нибудь сердечную привязанность вплоть до самой его женитьбы. Этим аскетизмом Суворов напоминает одного из своих любимых героев-образцов — Карла XII, короля-девственника, в 18 лет вошедшего в походный шатер, как монах входит в келью для того, чтобы больше не покидать ее. Образ жизни Суворова с необходимостью вытекал из этого своеобразного обета воздержания, являясь мирским вариантом умерщвления плоти. Изнеженная чувствительность века как-то совершенно не отразилась на нем, хотя Александр Васильевич и был усердным читателем изящной литературы. Сам он отнюдь не отрицал в себе способность к чувству, но его взгляды на семейные отношения вряд ли далеко отходило от евангельского сурового воззрения на брак, как на способ «не разжигаться», оправданный исключительно рождением потомства. Нет сомнения, что семейные дела сына устроил отец, Василий Иванович Суворов-старший, который в конце 1773 года попросил Александра Васильевича навестить его. Суворов получил отпуск (хотя на юге шла русско-турецкая война, в которой он участвовал). Отправляясь в Москву, он, кажется, не представлял, зачем вызывает его отец; по крайней мере, какой-то предварительной переписки между ними с обсуждением женитьбы не сохранилось. Суворов был послушным сыном и женился так же стремительно, как жил: 18 декабря состоялась помолвка, 22-го — обручение, а 16 января уже сыграли свадьбу. Понятно, что о взаимных чувствах супругов говорить не приходилось, оба уступили настояниям родителей. Избранницей Александра Васильевича, или, вернее будет сказать, Василия Ивановича, стала дочь отставного генерал-аншефа князя Ивана Андреевича Прозоровского, Варвара Ивановна. Прозоровские были не самой завидной партией: семья была обременена долгами и могла дать за Варварой Ивановной всего 5 тысяч рублей приданого. Для Василия Ивановича подобные соображения не могли быть пустячным обстоятельством, но, видимо, его привлекали связи Прозоровского: братом его жены был вице-канцлер Александр Михайлович Голицын. Кроме того, Василий Иванович был уже в том возрасте, когда хочется понянчить внуков и это желание, конечно, сыграло не последнюю роль в спешке с женитьбой сына. Варваре Ивановне исполнилось 24 года. По описанию современника, это была «красавица русского типа, полная, статная, румяная; но с умом ограниченным воспитанием, исключавшим для девиц всякие знания, кроме умения читать и писать». Судя, однако, по ее портретам, «красавицей», да еще «русского типа», Варвара Ивановна никогда не была, что же касается ее образования, то вот образец ее грамотности — письмо к своему дяде А.М. Голицыну по поводу свадьбы с Суворовым: «Я, милостиваи Гасударь дядюшка, принашу маие нижайшее патъчтение и притом имею честь рекаменъдавать в вашу миласть алексъандра василиевича и себя такъжа, и такъ астаюсь, милостиваи государь дядюшка, пакоръная и веръная куслугам племяница варъвара Суворава». Пожалуй, учителям русского языка подобная орфография не будет в диковинку и в нынешний век, и это письмо интересно лишь в отношении того, насколько образование Варвары Ивановны мало соответствовало начитанности ее мужа. Не лучше дело обстояло и с более важным, духовным родством. О жизни, в том числе о семейной, Варвара Ивановна судила весьма легкомысленно. Трудно сказать, шло ли это от ее натуры или от безалаберного воспитания, которое Суворов позже определял, как «безумное... без малейшего просвещения в добродетелях и пороках». И если Александр Васильевич мог пленяться хотя бы внешностью супруги, то Варваре Ивановне ее муж должен был казаться лишь старым, невзрачным, крайне худым, сутуловатым чудаком. Увы, она совершенно не понимала Суворова, который к тому же в быту был крайне неуживчив, отличался тяжелым характером и часто бывал невыносим для своего домашнего окружения. И хотя женитьба первое время подействовала на Суворова, как и на всякого мужчину, благотворно, в конечном счете она не принесла обоим супругам ничего, кроме взаимных обид и разочарований. Александр Васильевич разделил общую судьбу выдающихся людей — его личная жизнь оказалась несчастной. Отношения Суворова с женой довольно скоро разладились. Варвара Ивановна скучала, как без мужа, постоянно где-то воевавшего, так и с ним, и гнала от себя скуку единственным доступным ее пониманию способом, — флиртуя с молодыми людьми. При этом она не смогла удержаться в рамках тогдашних приличий и зашла в своих развлечениях так далеко, что в сентябре 1779 года Александр Васильевич подал в Славянскую духовную консисторию прошение о разводе, мотивируя его тем, что Варвара Ивановна «презрев закон христианский и страх Божий, предалась неистовым беззакониям явно с двоюродным племянником моим, Санкт-Петербургского драгунского полка премьер-майором Николаем Сергеевым, сыном Суворовым, бесчинствовала телесным совокуплением, таскаясь днем и ночью, под видом якобы прогуливания, без служителей, а с одним означенным племянником, одна по броварам [пивным], пустым садам и по другим глухим местам... В 1778 [году], в небытность мою на квартире, тайно, от нея был пускаем в спальню, а потом и сего года, по приезде ея в Полтаву, оной же племянник жил при ней до 24 дней непозволительно, о каковых ея поступках доказать и уличить свидетелями могу». Трудно судить о справедливости этих обвинений, тем более что вскоре между супругами наступило примирение. Суворов делает попытку «обновить» свой брак и 31 января 1780 года подает в духовную консисторию прошение о приостановлении бракоразводного процесса. Правда, он не снял с Варвары Ивановны своих обвинений, или, по крайней мере, подозрений и обосновал новое решение тем, что «взирая на духовные правила, надлежит... пещись о благоприведении к концу спасительного покаяния и очищения обличенного страшного греха». В Астрахани Суворов потребовал от жены публичного покаяния и примирения при посредничестве церкви. Семейные дела Суворова улаживались с ведома и при участии Екатерины II, выступившей в не идущей ей роли блюстительницы нравов. Акт примирения супругов был обставлен весьма театрально. Они явились в храм вместе, он — в солдатском мундире, она — в простом платье. Стоя на коленях, супруги обливались слезами, пока священник читал над ними разрешительную молитву. Затем Александр Васильевич пошел в алтарь к престолу, положил три земные поклона, встал на колени и воздел руки. Поднявшись, приложился к престолу и упал протоиерею в ноги, восклицая: «Прости меня с моею женою, разреши от томительства моей совести!» Протоиерей вывел его из царских врат и поставил на прежнее место на колени; поднял с колен Варвару Ивановну и повел ее для прикладывания к образам; вслед за тем подвел ее к мужу, и они поочередно поклонились друг другу в ноги. Над ними опять была прочитана молитва, а после литургии супруги причастились. К императрице сразу же был послан курьер с вестью о восстановлении семейного согласия. Вряд ли будет ошибкой сказать, что если Суворов, с его искренней религиозностью, еще мог найти утешение в вере после столь скандальной огласки семейных дел, то у Варвары Ивановны эта сцена не могла вызвать иных чувств, кроме крайнего унижения и озлобления. Сладость публичного покаяния до сих пор удалось ощутить, кажется, одному только Родиону Раскольникову; можно ли было ожидать другого результата в семье, где по крайней мере один из супругов терпел брачные узы лишь из чувства долга, не подкрепленного ни воспитанием, ни царившими в обществе нравами? Примирение оказалось недолгим. В 1784 году произошел окончательный разрыв. Суворов вторично обвинил супругу в прелюбодеянии, на этот раз с секунд-майором И.Е. Сырохневым. И вновь нельзя судить с достоверностью об основательности обвинения; во всяком случае Синод отвечал, что для развода не имеется «крепких доводов», и посоветовал Суворову обратиться к московскому епархиальному начальству, так как Варвара Ивановна жила в это время в Москве. Но московскому архиепископу Платону Суворов написал, что снова поднимать дело о разводе он не будет. Своему поверенному в делах в Москве «Матвеичу» (Кузнецову) Александр Васильевич поручил переговорить с Платоном лично, на случай, если архиепископ будет настаивать на восстановлении семейных отношений в связи со слухами о новом «повороте жены к мужу»: «Скажи, что третичного брака уже не может быть и что я тебе велел объявить ему это на духу. Он сказал бы: "Того впредь не будет"; ты: "ожегшись на молоке, станешь на воду дуть"; он: "могут жить в одном доме розно"; ты: "злой ея нрав всем известен, а он не придворный человек». «Варюта» умерла для него. Некоторое время Суворов даже колебался, признать ли своим сыном рожденного вскоре после того ребенка, крещеного под именем Аркадия, но все-таки признал. Он согласился назначить жене содержание 1200 рублей в год (через несколько лет увеличил пенсию до 3 тысяч) и намеревался возвратить ей приданое, или его стоимость: «Приданое я не настолько подл, чтобы во что-нибудь зачесть, а с собою в гроб не возьму». Вообще Суворов вел себя нескромно: вовлек в это дело массу посторонних лиц, пускался в подробности, заявлял даже, что Варвара Ивановна вела себя непристойно уже «в девках». Он только и говорил, что о разводе, не сдерживаясь и срываясь в бешенство. Видимо, имея очень строгий взгляд на брак, считал своей обязанностью снять с себя вину за расторжение семейных отношений. Удалив Варвару Ивановну в одно из своих поместий, он все не мог простить ей необходимости расстаться и даже перессорился с теми родственниками, которые продолжали поддерживать с ней знакомство. В довершение всего Александр Васильевич отнял у Варвары Ивановны дочь Наташу и поместил ее через ходатайство Потемкина в Смольный институт. Прошло немало времени прежде чем злоба уступила место забвению. Прощения же Варвара Ивановна так никогда и не получила. Раздоры с женой ухудшили и без того тяжелый характер Суворова. Широкую известность его «странности» приобретают именно после 1784 года. Суворов совершенно перестал стесняться людей и считаться с ними. Особенно резкая перемена произошла в его отношении к женщинам, в общении с которыми он стал проявлять цинизм, ранее ему несвойственный. Изменились и его нравственные правила. Если раньше он с полным основанием заявлял: «Я кроме брачного не разумею», то теперь Суворов не стеснял себя. «Если он позволял себе немного поразвлечься с первой попавшейся маркитанткой, он бежал потом к ближайшему ручью, крича солдатам: "Я согрешил! Я согрешил!» («Записки» графа Ф.Г. Головкина). Некоторые суворовские биографы полагают, что беспорядочные связи привели к заболеванию Суворова сифилисом: в его поздней переписке есть собственноручное указание Александра Васильевича на какую-то «дурную болезнь», если только он не разумел под этими словами что-то другое. Косвенным свидетельством заболевания может являться и то, что в библиотеке Суворова находим книгу на русском языке о лечении сифилиса. Впрочем, мало кого из известных людей молва не подозревала в этом заболевании.